ЖИЗНЬ СИСТЕМЫ

    Словом „сейшн" называли совместное выступление представителей движения и околосистемного андеграунда: выступление людей, как правило, „варившихся в одном котле", и знающих друг друга по тусовке.
    Итак, творческая жизнь коммуны имела внешнюю направленность: её влияние выходило за пределы андеграунда и ощущалось в городе, где она находилась. Если этого не наблюдалось - значит, коммуна была неудачным проектом.
      Подобная деятельность могла осуществляться также на флэтах, но не была для них настолько же необходимой: если все коммуны представляли собой творческие центры, то флэты были (в первую очередь) центрами поиска. Его направленность зависела от интересов хозяина. Невидимая паутина связей между системными флэтами опутывала всю страну: в любом районном центре был как минимум один подобный дом, а в крупных городах - десятки. На флэта активно приглашались свои люди: те, кто мог о чём-то рассказать, прочитать импровизированную лекцию, одним словом - те, кто помогал осуществляться поиску. Если влияние коммун распространялось за пределы андеграунда, на „большое общество" - то флэта работали на мир Системы.
      Квартирники работали на субкультуру. Подобные мероприятия устраивались преимущественно, на флэтах, что было показателем уровня их развития. На квартирниках „обкатывались", совершенствовались новые программы: песни, что на них звучали - становились позже общим достоянием на сейшенах.
      При этом и коммуны, и флэта активно занимались впиской.
     „Флэт" был, по определению, таким местом, где возможна длительная вписка, и были открыты двери как для системных пиплов, пришедших с трассы (даже не разделяющих интересов хозяина) так и для своих людей, имеющих сходные интересы. „Вписка" же была лишь временным приютом, и устраивалась в домах тех пиплов, которые жили с „цивильными" семьями (если это не было насилием над родственниками), в студенческих общежитиях (с мягким режимом), или осуществлялась своими людьми (при общности интересов со вписчиком). Исключения были возможны (и необходимы) только при знании общего правила, которое способствовало интересам выживания. Вписка без оценки личности пришедшего всегда была опасна. Вписка без наличия каких-то общих интересов означала риск возникновения бессмысленных конфликтов.
     Если в городе была действительно налажена система (оперативная связь между флэтами и местами вписок („цепочки"), компетентное посредничество между ними и тусовкой, связь с пиплами из соседних городов) возможность ошибок и сбоя была минимальной. Духовно ищущий мог сразу же попасть в необходимую среду.
    Традиции системной вписки заключались в следующем:
      Во-первых, вписка была проявлением взаимопомощи в деле духовного поиска или творчества: она была рассчитана на представителей движения и на своих людей.
      Как свои люди вписывали пиплов, сохраняя дистанцию от движения (предпочитая иметь дело только с имеющими сходные интересы) - так и пиплы вписывали своих людей, предпочитая иметь дело лишь с людьми своей направленности. Что это значит? Не оставить своего собрата на улице было делом долга (пипл был обязан позаботиться о вписке другого системного человека: если это было невозможно сделать самому, то он просил кого-то из своих друзей). Забота же об искреннем духовно ищущем (не успевшим познакомиться с Системой), или вписка своего человека - были естественным проявлением альтруизма. В принципе, пипл мог бы этого не делать (обвинять никто не торопился бы), но в его душе остался бы плохой осадок, это было против совести - и, в целом, заботиться о родственных душах в Системе считалось необходимым делом (для развития своей же собственной духовности).
      На практике, вписывали и системных пиплов, и своих людей: первых, разве что, дольше. Предполагалось, что свой человек вскоре найдёт себе подобных (художник - свяжется с богемой, писатель - с интеллигенцией, верующий - со своей деноминацией) и люди его круга о нём позаботятся.
     Свои люди из вышеописанных трёх сфер заботились подобным образом и о пиплах: пока те не выходили на контакт с движением.
      Вписка остальных, не подпадающих под определение пипла и своего, была вопросом личной мудрости.
      Если встречался человек, наделённый любовью, духовно активный - но несамостоятельный, моральная помощь была важней материальной (старались „не кормить человека постоянно рыбой, а учить ловить её самому"). Его не вписывали на длительный срок (предполагалось, что такие люди не должны куда-то ездить) - но с ним общались, старались помочь определиться: стать реально более свободным, независимым.
Если же встречался добрый, работящий человек - но ничем серьёзно не интересующийся, ему считалось целесообразней помогать материально, но не тратить на общение с ним много времени: таких людей, опять таки, не вписывали слишком долго (просто жить, работать можно было там, где ты родился - если человек куда-то ехал, он должен был что-то из себя представлять, или что-то серьёзно искать).
      Одним словом, вписка человека, отвечающего, кроме главного критерия оценки (любви) лишь одному из двух других, считалась делом совести. Никто не мог кому-то посоветовать, как нужно поступать в конкретном случае: всё делалось интуитивно (правила служили только общим ориентиром).
      Во-вторых, вписка была для системного пипла важнее автостопа: сначала нужно было помогать другим, а уж потом и самому рассчитывать на чью-то помощь (путешествовать).
      Как уже упоминалось, существовало правило „вписывать больше, чем вписываться". Это позволяло вовлекать в движение тех, кто реально нуждался в помощи: выходцев из социальных низов, беглецов из деревни и депрессивных регионов - тех людей, для которых оно было едва ли не единственным шансом приобщения к культурной жизни. В результате движение самовоспроизводилось и расширялось: шла передача традиций взаимопомощи (идеология же генерировалась творческим ядром).
      Вписка была фундаментальной системной традицией: в этом процессе отражалась вся идеология движения. Любой её отдельный пункт можно проиллюстрировать конкретным примером из области вписки, и связанных с этим процессом проблем. Вписка была наглядным выражением любви и гуманизма: человек, сознательно её практиковавший, был человеком серьёзным во всех отношениях - и полностью заслуживающим доверия. Такие люди были костяком движения, его основой.
      Вписка (в чём состоит её уникальность) была открыта для незнакомых людей, а не просто для личных друзей. Именно это и требовало существования чётких критериев оценки, так как времени на долгие размышления не было: дилемму „вписать - не вписать" приходилось решать безотлагательно. Заслуживающий заботы, достойный человек не должен был остаться на улице. Чужак (агрессивный, эгоистичный, недалёкий человек) не должен был проникнуть внутрь движения. Всё было очень серьёзно.
      Перед тем, как кого-то вписать, пипл встречался с ним на нейтральной территории (на тусовке), или же с этим человеком предварительно беседовал его друг (дававший, соответственно, рекомендацию). Вписка „наобум", любого появлявшегося на пороге человека, не практиковалась.
      Итак, живя осёдло и работая, пипл вписывал у себя приехавших собратьев по Системе, и (при возникновении необходимости) своих людей. Он предоставлял им возможность отдохнуть с дороги (на два первых дня гости освобождались от работы по хозяйству). После этого вставал вопрос о продолжении вписки - или поиске альтернативного места ночлега. Хозяин сам предлагал гостю остаться: если же этого не происходило, тому нужно было искать другое пристанище, или продолжать своё странствие дальше. В том случае, если прибывший вызывал доверие, но местный пипл не мог его по внешним обстоятельствам вписать (или не мог продолжать дальше вписывать) - он рекомендовал приезжего своим друзьям. Совместное ведение хозяйства и совместное добывание пищи были общей практикой в Системе. Постоянный, неиссякающий поток гостей делал невозможным обычное гостеприимство, при котором с пришедшего в дом „сдувают пыль" и всячески ублажают: да и гости, порой, были самыми неожиданными для хозяина.