|
Необходимо отметить, что Система в вышеописанном виде
была, в первую очередь, мифом. В отдельных городах рождались утопичные
объединения - и вскоре распадались, не выдержав давления реальности.
Но эта пульсация, чередование вспышек активности, была постоянной:
миф всегда где-то внедрялся в реальность. Поэтому (с учётом такого
мерцающего, текучего, неуловимого, непостоянного характера) всё-таки
можно сказать, что движение состоялось.
Конечно же, далеко не всегда идеология полностью
отчётливо понималась пиплами, не всегда они сами вполне соответствовали
всем критериям, не всегда соблюдались традиции. Было множество исключений
из общего правила - люди часто действовали вообще интуитивно, полагаясь
лишь на дух, атмосферу движения. Но существовал и миф: вполне конкретный,
ясный, и словесно выразимый. Он был чем-то наподобие ствола, а метафорические,
неопределённые, интуитивные прозрения являлись кроной дерева (собственно
атмосферой движения). Если не было бы этого ствола, то не смогла
бы удержаться крона.
Зная принципы движения, его традиции, любой
мог развернуть в сознании системный миф, и претворить его в реальность.
Ориентируясь же лишь на атмосферу, пипл становился заложником этого
мифа, рабом Утопии: его дальнейшая судьба зависела от внешних обстоятельств,
от поведения собратьев по движению. Он мог легко попасть в какой-то
жизненный тупик, или испытать разрушительное разочарование (которое
заканчивалось суицидом, наркоманией, цинизмом или экстремизмом).
Ждать чего-то от движения (не от себя) было
бессмысленно. Миф раскрывался внутри, а не вне человека: и только
такие активные, ответственные и самодостаточные люди в полном смысле
слова „входили в Систему".
Подлинный миф - это тот, который, декларируя
высшие цели, приводит при своей реализации к достойным результатам.
В Системе таким внешне незаметным результатом было нахождение каждым
пиплом, в конечном счёте, своего места в жизни: движение способствовало
социализации, хотя его участники на этом никогда не концентрировались.
Вернёмся же к истории. Конец шестидесятых ознаменовался
проникновением идей хиппизма в СССР, и формированием определённой
молодёжной моды (тогда не было хиппи, а были хиппующие). Наложение
этой эстетики на возрождающуюся идеологию интеллигенции - социальный
утопизм - и наличие коммунитарного человека как типа, порождённого
воплощением марксистского варианта утопии в СССР - три этих компонента
создали основу для возникновения Системы. От хиппи был унаследован
рок и элементы внешней атрибутики, от разночинцев - идеал коммуны
- и советским человеком всё это было творчески переработано. Система
была уникальной уже потому, что создавалась сынами утопии: жителями
страны коммунальных квартир. В Системе реализовалось всё самое лучшее,
что только могла принести революция: реализовалось то маленькое
благо, к которому привело это зло. В ней полностью раскрылся потенциал
мифологического „нового человека", ради появления которого
осуществлялись человеческие жертвоприношения в эпоху Сталина. Систему
мог создать только „гомункулюс" - и он её создал.
Итак, если во времена хрущёвской „оттепели"
советский человек осознал сам себя, поднял голову (шестидесятники
с их авторской песней и туристически-геологической вольницей были
предтечами советских хиппи, что чётко прослеживалось в характерной
рюкзачно-кедово-свитерной атрибутике), если в это же время наступил
ренессанс идеологии интеллигенции (появились диссиденты) - то к
началу семидесятых годов завершилось усвоение эстетики хиппи, и
появились их первые подлинные представители (западного образца).
В это время рок был ещё преимущественно англоязычным, и слово „хиппи"
было ключевым. Спонтанно начала практиковаться вписка, широко распространился
автостоп.
Потом в СССР что-то произошло... Энергия трёх
основных источников слилась в один поток и родилась Система. Осуществилось
критическое осмысление идей хиппизма, их интеграция с традицией
интеллигенции. Рок стал русскоязычным (хотя в музыкальном отношении
он оставался подражательным), и из его симбиоза с авторской песней
родилась рок-акустика. Слово „хиппи" и слово „пипл" во
время зарождения движения были почти синонимичны (это было время
системных хиппи). Возникли первые настоящие флэта: на них стали
регулярно проводиться квартирники.
На всём протяжении семидесятых Система бурно
развивалась, путём проб и ошибок формируя собственную, оригинальную
идеологию - и во второй их половине зародился самобытный (текстуально,
музыкально) русский рок. Понятие „пипл" стало определяющим:
если кто-то декларировал себя как „хиппи", уточняли, системный
ли он.
Движение шло дальше - стало полностью самодостаточным,
обрело бытие-для-себя, вне зависимости от Другого. К концу семидесятых
Система была готова к творческой экспансии, и только внешнее давление
со стороны режима сдерживало её.
Внутри движения тогда возникло два крыла: реформистское
(творческое) и популистское (люмпенизированное). Для первого ключевым
было понятие „пипл", для второго же - „хиппи" (настоящие
хиппи тогда уходили со сцены). В этом внутреннем размежевании заключались
зёрна будущего кризиса. Если реформистское крыло окончательно оформило
идеологию движения: оно стремилось изменить культуру - то популистское
крыло Системы во главу угла поставило абстрактную свободу (от чего-то
- а не для чего-то), акцентируясь на эпатаже и протесте, на бродяжничестве;
зная лишь обычную корпоративную сплочённость; подменив духовный
поиск (творчество) наркотиками и принципиальным эскапизмом. Количество
бездельников и паразитов возрастало с каждым годом: они впоследствии
и стали т.н. „олдовыми".
Но творческий порыв был так силён, что позволял
пиплам, не обращая внимания на эту накипь, продолжать спокойно заниматься
своим делом. Лживость „хиппи", и логика дальнейшего развития
движения породила феномен смены эстетической парадигмы в русском
роке на панк (здесь имеется в виду творческий стиль, а не одноимённое
псевдодвижение: исполнявшие панк музыканты были по образу жизни
пиплами). В первой половине восьмидесятых, на фоне гонений на рок,
Система достигла полной зрелости - творческого апогея. В это же
время оформилось рок-движение как таковое, и в Системе формируется
концепция „своих людей". Утопия максимально полно воплощается
в жизнь, прошлое Системы окончательно мифологизируется. В движение
вливается огромное количество новых людей и чужих денег.
На пересечении Системы, богемы, интеллигенции,
религиозных кругов формируется единый творческий, гуманитарный андеграунд:
зачаток свободного общества.
Во второй половине восьмидесятых рушатся внешние
барьеры, и сжатая пружина творческой энергии советского андеграунда
стремительно разжимается. Осуществляется глобальное влияние на всю
русскоязычную культуру: происходит то, что в шестидесятые уже происходило
на Западе. Миф становится достоянием общества в целом, подвижники
перерастают уровень движения. Система исполняет свою миссию - всё,
это был предел.
А далее вступают в силу исторические обстоятельства:
страна разрушается, в искусстве побеждает декаданс. Менталитет народа
криминализируется. Система в девяностые годы приходит в упадок и
деградирует. Системные пиплы, как таковые, остаются в меньшинстве:
побеждает популистское крыло, и наступает хаос. Ядро единого андеграунда
распадается: лучшие люди погибают вместе с мифом, или уходят, преисполнившись
глубокого разочарования. Большое количество бывших пиплов эмигрирует.
Идеология размывается - атрибутика же, наоборот, костенеет. Инициатива
оказывается в руках у олдовых: люмпенизированные, полууголовные
элементы захватывают власть в Системе.
Сегодня движение, как единое поле традиций
и связей, больше не существует: напротив, сохранение последних островков
Утопии возможно лишь в глубинке, вдали от главных магистралей (вопреки
агрессивному окружению и оголтелой массе автостопствующих „хиппи").
Деятельность системных подвижников в наше время является подвигом.
|
